Добчев и Младенова используют пьесы Илиева в той перспективе, в которой Илиев располагает события -- обычно пронизывая значительные общественные и исторические горизонты. Театр Илиева для этих режиссеров -- это не поле очередной интерпретации текста, а исследование механизмов, продолжающих свое действие сквозь связь времен. Они мыслители и философы, стоящие на общей платформе, несмотря на значительные различия их индивидуальностей.
В спектаклях Младеновой и Добчева напряжение возникает на пути поиска версий об истоках сегодняшней дисгармонии болгарской жизни. В поисках ответа, естественно их обращение к прошлому, в котором они находят исторические казусы и аналогии, позволяющие открыть знакомое в незнакомом. Их позиция в отношении исследуемых текстов изначально предполагает отношение к спектаклю как социологическому полотну на тему «позор или слава». Этот вопрос, предлагаемый нам историей, скрыто присутствует в пьесах «Нирвана» и «Музыка из Шатровца», которые одновременно предлагают богатство возможностей для его усложнения.
«Нирвана», пьеса для двух персонажей, на первый взгляд, менее всего предполагает использование широкого, историко-социологического масштаба. Камерная ситуация, интимный конфликт естественным образом предполагают интимное театральное решение. Режиссер Иван Добчев и сценограф Венелин Шурелов нарочно приближают зрителя к пространству драматического напряжения посредством эффекта света и тьмы. Колебания света то проясняют, то приглушают зоны конфликта и втягивают зрителей в яростную дискуссию Мужчины и Женщины, собирая внимание зрителя на ярких индивидуальных жестах. Женщина (Лора Каравелова) преисполнена решимостью вывести из равновесия Мужчину (поэта Пейо Яворова). Ее холодная мобилизация, напряжeние воли и мысли делают ночь их конфликта прологом к трагическому финалу. Режиссер укрупняет страстность аргументов Женщины, связанных с темой национальной катастрофы Болгарии начала прошлого века. Современный политический беспорядок коренится в ошибках и заблуждениях недалекого, но уже героизированного прошлого, которое привносит в личную жизнь Лоры столько горечи и страданий, что ее противостояние приводит к душевному надлому. Молодая актриса Ирмена Чичикова храбро борется за достоинство своего персонажа – она проводит через себя драматический надрыв Женщины на перепутье между жизнью и смертью. Ее физически нежная, изящная, энергичная и импульсивная Лора делает смелый вызов поэту и борцу за национальную свободу Яворову на плоскость самой зыбкой и рискованной темы, какой является – вопрос о смысле жизни. Раздевание, в том числе и физическое, не является для нее хитро придуманным трюком или путем к победе – это modus vivendi. Актриса превращает искреность, чистоту и открытость в аргументацию морального императива.
Христо Бонин – другое радостное открытие спектакля. Для него поэт Яворов – это крупная персона, к которой можно приблизиться путем человеческого единения и понимания. Его образ воспринимается как телесность во всей ее физической первичности – мужчина моет вечером свои усталые ноги, и в этом первичном действии чувствуется его непосредственность. Это теплый и живой человек сидит и на узкой койке, накинув на плечи солдатское одеяло. Связанный всеми возможными нитями с земной жизнью, он использует интимность как спонтанное стремление к эмоциональной завершенности. Его поэтический дар является выражением этой полноты и проекцией его понимания смысла и человеческого предназначения. Поражения и крушения его выстраданных в национальной борьбе идеалов стали причиной его внутреннего опустошения. Актер выражает драматическое напряжение персонажа в регистре стоицизма с точно дозированной эмоциональностью.
Если «Нирвана» опосредственно раскрывает социальное, проникая в область интимного, то «Музыка из Шатровеца» открыто занимается этой проблематикой. Маргарита Младенова категорически защищает свою идею о драматургическом тексте как материале для социологических анализов. Продолжая свои размышления, начатые работой над другими текстами Константина Илиева («Нирвана», и прежде всего – «Франческа»), она читает эту пьесу как научную студию. В спектакле режиссер раскрывает очевидную для себя истину, что никакой аспект жизни не может быть понят вне его связи с социальными движениями и битвами. Герои спектакля с их выбором и ценностями звучат мощно и звонко. По ходу действия спектакль приобретает все более дискуссионный характер. Структурированная как «закрытая ситуация» в классической системе единства времени и действия и написанная в начале 70-х гг. пьеса звучит в некоторых аспектах устаревшей, но в других она актуальна и по сей день. Маргарита Младенова интересуется общей картиной мира, свидетельством которого она являетя. Вместе со сценографом Даниелой Ляховой она очерчивает коллективный портрет общества, откровенно устремленного только к своему самосохранению. Кадрируя эпизоды фронтально, Младенова предлагает суровый, «незагримированный» мир низкого горизонта, в котором люди подчиняются только прибыли и выгоде. В преследовании этих целей, они становятся не конкретными людьми, а статистической категорией, для которой важны только деньги. Незаданный, но очевидный вопрос о смысле сушествования, получил в спектакле свой ответ – для этих людей нет ничего вне потребления. Без назидательности режиссер вглядывается в тему болгарского общества и раскрывает его как совокупность людей без идеи общего смысла, не брезгуюших ничем на пути к выгоде. Социология находит себя в театре, не разрушая его эстетическую природу.