Действие спектакля не привязано лишь к XVII веку, изображённому в пьесе. Шагнув в эпическое пространство, лишённое каких-либо агиток и утверждений «да», «нет», «за» и «против», «Кураж» приобрел объём трёх измерений: прошлого, настоящего и будущего, то есть - изображение и смысл притчи.

Он - сплошная метафора. Этакое эксцентрическое - в левитинском духе! - батальное полотно.

Выстроен он, на мой взгляд, очень точно – и ритмически, и смыслово, и образно, и графически. Без каких-либо переборов. Метафора войны тут – скотный двор (как известно - «все мы немножко лошади»), человеческое стадо на бойне. Война оскотинивает людей, потому персонажи здесь имеют некоторую карнавальную схожесть кто с бараном, кто с петухом, кто со свиньёй… И вновь вспоминается Маяковский, ведь «каждый из нас по-своему лошадь».

Война, как скотину, вырезает людей их же руками под беспечные тирольские напевы, знаменитое очарование баварского колорита. Под музыку войны люди пытаются любить друг друга, но она, их кормилица, воспринимаемая ими данностью и порядком, пожирает и их любовь – единственное спасение человека. И даже те, кто выживут – выхолощены войной.

«Что касается войны, которая есть искусство уничтожать друг друга и изводить наш собственный род, то те животные, которые не знают её, не должны, кажется, особенно жалеть об этом», - иронизировал Мишель Монтень, абсолютно солидарный в этом вопросе с Михаилом Левитиным.

Радуют актёрские работы всех, без исключения, участников спектакля, от заглавной роли, блестяще исполненой Дарьей Белоусовой, а в финале – Галиной Морачёвой, до двух крошечных, великолепно сделанных и, потому, запоминающихся эпизодов Геннадия Храпункова, сыгравшего Старого полковника. Безупречны работы Ольги Левитиной (Иветта) и Сергея Олексяка (Повар). Невероятно смешным получился инфернальный полковой священник Бориса Романова, а немая Катрин Ирины Богдановой выразительна настолько, что этот образ - один из самых говорящих в спектакле и о спектакле. Хороши и сыновья Мамаши Кураж - актёры Станислав Сухарев и Евгений Кулаков и все участники массовых сцен, параллельно сыгравшие по несколько сквозных ролей, то и дело меняющие обличье.

Эффектна лаконичная и многофункциональная сценография Гарри Гуммеля, изобразившего войну гигантской клеткой до небес-колоссников, страшным металлическим скелетом развалившегося маркитантского фургона Мамаши Кураж с высвечивающимися в нём разноцветными лохмотьями её изодранной войной жизни. А рядом катятся по военной дороге сцены его огромные отвалившиеся колёса. Колёса времени от войны до войны. Сценографию Гуммеля дополняют очень стильные и выразительные костюмы Марии Кривцовой.

Торжественно играет военный оркестрик, прославляющий войну и подбадривающий «человеческое стадо» идти на смерть. Или возвеличивающий победу. Под него поют зонги Брехта с Дашкевичем многочисленные маленькие сироты, беспризорники - дети войны. Вот оно - послевоенное счастье, обещанное Мамашей Кураж своей дочке, немой Катрин, геройски погибшей, спасая от неминуемый гибели город. Нищая, изуродованная войной девочка, не раздумывая, приносит себя в жертву из-за любви и сострадания к людям, к детям, которых должны были, вместе со всеми, вырезать враги. Она - единственная в этой трагедии сумела сохранить бескорыстие и любовь, не запятнанные войной.

Эффектно страшен финал спектакля, когда от горя искусительница Кураж резко стареет на глазах у зрителя. Вроде она - лицо, голос, глаза, но – старуха, такое не сделаешь гримом. Фокус Левитина – прост. Он воспользовался схожестью лиц и специфики голосов мамы с дочкой – актрис Дарьи Белоусовой и Галины Морачёвой. Таким образом в спектакле – две Мамаши Кураж, одна постигающая, а вторая – постигшая «счастье» войны.

«Сколько мне ещё понадобится счастья? / Сколько мне ещё понадобится счастья? / Чтобы выжить, необходимо счастье…», - поёт вместе со всеми Михаил Левитин в финале. Ведь он, по собственному определению, тоже «немножко Кураж». Как и все мы, как и все.